— И почему же тогда ты поверил в непричастность Легио Мортис?

Максимал вздохнул — еще одно притворство, поскольку у него отсутствовали легкие, — и вокруг него расползлось облако белого тумана.

— Камул вел себя слишком уверенно. Он знал, что мы ничего не докажем, потому что доказывать нечего. Он мог участвовать в планировании атаки, но я уверен, что ни одна из машин Мортис не была задействована в нападении.

— Кто же это сделал?

— Я думаю, за нападением стоит Хром.

— Хром? Только потому, что ты его недолюбливаешь?

— Я его терпеть не могу, это правда, но есть и другие причины, — ответил Максимал, превосходно имитируя заговорщицкие модуляции в голосе. — Ходят слухи, что в его кузнице ведутся эксперименты по оснащению машин искусственным интеллектом.

— Слухи? Что это за слухи? Мне об этом ничего не известно.

— Как и многим другим, — сухо заметил Максимал. — Но от моих сборщиков информации мало что может укрыться. Прошел слушок, что Хром уже построил такую машину. И вроде бы она соответствует описанию, составленному наездником рыцаря, видевшим, как машина разрушала мой реактор.

Зета покачала головой:

— Если Хром действительно создал такую машину, было бы глупо с его стороны позволить ее уничтожить.

— Вполне вероятно, что она не уничтожена, — сказал Максимал. — Если машина скрылась в Пепельных пустынях, мы не отыщем ее и за сотни лет.

В голосе Максимала Зета уловила некоторое замешательство, словно ему были известны и другие факты, но он не решался о них рассказать.

— Есть что-то еще? — спросила она.

Максимал медленно кивнул:

— Возможно. Каждый раз, когда всплывают слухи об этой машине, им неизменно сопутствует одно имя… Каба.

Зета провела это имя через внутренние спирали памяти, но не обнаружила никаких ассоциаций.

Максимал, догадавшись о недостатке информации по потокам данных, наполнявших ее инфосферу, заговорил снова:

— Даже мне удалось отыскать в своих анналах только самое краткое упоминание о Кабе. Предположительно это был древний властитель Гипта, построивший пирамиду Завийят-эль-Арьян. Хотя в нескольких сохранившихся записях жрецов его имя превратилось в Хаба, что может означать либо династические проблемы, либо неспособность переписчика расшифровать полное имя в старинных рукописях.

— И к чему это все?

— Вопрос чисто академический, — признал Максимал. — Но вот что интересно: в тех же записях имеются намеки на то, что Хаба могло быть одним из имен царя Гора.

— Царь Гор? Кто это? — спросила Зета, зная, как Максимал любит демонстрировать свои обширные знания древнейшей истории.

— Цари Гипта частенько выбирали себе имена, символизирующие их абсолютную мирскую власть и божественную силу, лежащую в основе их правления. — (Зета услышала жужжание инфодисков и поняла, что Максимал запрашивает следующую порцию информации.) — Как правило, это имя высекалось на фасаде дворца рядом с изображением бога Гора, или, как стали произносить позже, Хоруса.

— «Бога» Хоруса?

— Да, это древнее имя, — подтвердил Максимал. — Это бог неба, солнца и, конечно, войны. Древние гиптяне очень любили воевать.

— И что же символизирует это имя Гора, или Хоруса? — невольно заинтересовалась Зета.

— Никто точно не знает, но можно предположить, что Каба был земным воплощением Гора, исполнителем его воли, если угодно.

— Так ты полагаешь, что эта машина, чем бы она ни была, создана для Хоруса Луперкаля?

— Такой вывод вполне логичен, особенно если учесть, что Хром пользуется благосклонностью генерал-фабрикатора, а к чьему голосу прислушивается Кельбор-Хал, всем давно известно.

— Я что-то слышала об этом, но не могу поверить, чтобы Кельбор-Хал ставил волю Воителя выше воли Императора.

— Не веришь? Я слышал, что в Солнечную систему с посланиями от Шестьдесят третьей экспедиционной флотилии недавно вернулся Регул. И первым портом стал Марс, а не Терра.

— Это еще ничего не доказывает, — возразила Зета. — Регул — адепт Механикум, и за его остановкой на Марсе могут и не скрываться никакие тайные мотивы.

— Возможно, и нет, — согласился Максимал. — Но когда это было, чтобы эмиссар флота рапортовал Марсу раньше, чем Сиггилиту Терры?

1.04

Если бы хоть какая-то часть сетей, отвечавших за химические и нейрологические реакции в том малом количестве органического вещества, что еще оставалось в мозгу Кельбор-Хала, еще способна была полноценно генерировать эмоции, он, без сомнения, нашел бы восхитительным вид за поляризованным стеклом купола, венчавшего его кузницу.

Но у Кельбор-Хала — таким было когда-то его человеческое имя — в эти дни почти не осталось других эмоциональных откликов, кроме сильного гнева и разочарования.

Далеко внизу, насколько хватало глаз, простирался кузнечный комплекс горы Олимп — тысячи квадратных километров поверхности Марса, занятых высокими зданиями фабрик, очистительными заводами, рабочими поселками, механическими мастерскими и сборочными цехами. Гигантский заводской улей стал домом для миллиардов преданных техножрецов Омниссии, величайшего и могущественнейшего божества, управлявшего каждым аспектом жизни на Марсе, начиная с последнего резервиста Сил Планетарной Обороны и заканчивая всевластными магистрами кузниц.

На общем фоне заметно выделялся Храм Всех Знаний — высокая пирамида из розового и черного мрамора, увенчанная куполом из блестящего голубого камня и целым лесом металлических шпилей, которые пронзали небо и выбрасывали в атмосферу облака ядовитых газов.

Распахнутые ворота у основания здания обрамляли огромные пилястры, мрамор был испещрен миллионами математических формул и доказательств, многие из которых разрабатывал сам Кельбор-Хал. Кузница горы Олимп превосходила размерами и численностью рабочих обширные цехи Мондус Гамма Урци Злобного, где изготавливались бесчисленные комплекты доспехов и оружия для Легионов Астартес, участвовавших в Великом Крестовом Походе, и была скорее не комплексом, а целым регионом.

Генерал-фабрикатор знал, что он может гордиться своими достижениями, поскольку разработал больше технологических процессов, чем любой из его предшественников, и добился самого большого увеличения квот выпускаемой продукции за всю долгую историю Механикум.

Но гордость, как и все остальные чувства, испарилась, как только органический когитатор, когда-то заполнявший его череп, был заменен синтетическими синапсами и высокоэффективными проводниками, обеспечивающими логическое мышление. Генерал-фабрикатор был аугметирован более чем на восемьдесят процентов, и от естественной плоти, полученной при рождении, почти ничего не осталось.

Пока в голове функционировал орган из живой плоти, Кельбор-Хал ощущал, как с каждым мгновением отмирает еще одна биологическая часть, как с каждым тиканьем неутомимых часов приближается его смерть, а вместе с ней и утрата всех накопленных за столетия знаний.

Нет, лучше уж совсем избавиться от плоти и сопутствующих ей сомнений.

Далеко внизу по аллее Омниссии двигались тысячи рабочих; мириады подошв уже выбили в каменной мостовой глубокие борозды. Широкую улицу обрамлял ряд боевых титанов, их величие и мощь напоминали обитателям города (хотя они вряд ли нуждались в напоминаниях) об их месте в уравнении, описывающем работу Марса.

По обеим сторонам дороги высились монолитные здания: заводы, храмы машин, техночасовни, усыпальницы двигателей, посвященные прославлению и почитанию Омниссии. В небе над вулканом парили огромные корабли-молельни, и с покрытых золотом цеппелинов через бронзовые громкоговорители транслировались бесконечные потоки бинарного наречия — языка машин. Следом за цеппелинами, словно косяки мелкой рыбы, летали стайки дронов-черепов, за которыми тянулись ленты пожелтевших пергаментов все с тем же бинарным кодом.

Люди внизу могут надеяться привлечь своими молитвами внимание Бога Машин и получить от него различные благодеяния. Для многих из них Омниссия — существо вполне реальное, золотая фигура, что ступила на поверхность Марса два столетия назад.